Тяжкий крест Чернобыля

Двадцать лет назад — 26 апреля 1986 года на 4-м энергоблоке Чернобыльской АЭС было плановое выключение атомного реактора. Оно длилось всего 20 секунд и могло показаться обычной проверкой электрооборудования. Однако спустя несколько мгновений в результате резкого скачка напряжения произошел взрыв. В атмосферу было выброшено около 520 опасных радионуклидов. Через три дня мир услышал слово «Чернобыль», трагическое эхо которого не утихло до сих пор. Сегодня мы предлагаем вашему вниманию заметки писателя Анатолия Воробьева, недавно побывавшего в местах, жители которых в те апрельские дни подверглись радиоактивному облучению.

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Первых самоселов, тайком вернувшихся в свои убитые Чернобылем селения, я встретил несколько лет назад в селе Савичи Брагинского района Гомельской области. Среди царящего там запустения вдруг вижу: сидят на лавочке перед домом три старушки и, как ни в чем не бывало, толкуют о своем.
— Слава Богу, пока живы, — ответствует за всех Анастасия Михайловна Шуруб. — Вот сидим, вечеруем.
Да, с ними не соскучишься: кругом радиация, а они сидят себе тут, вечеруют.
Другая бабуся, что справа, которая почему-то отказывается назвать свою фамилию, так реагирует на напоминание о радиации:
— А где теперь ее нет, этой радиации! — И как бы оправдывается: — Мы ж тут, в Савичах, всю жизнь прожили и последние лапти свои хотим на родной стороне дотоптать. (То же самое, почти слово в слово доводилось мне потом слышать от самоселов и в Тульвичах, и в Гриднях, и в Вепрах...)
Это правда — где ее теперь нет, радиации! Среди 21 района области практически чистым остался только Октябрьский. Дуравичи, Великий Бор, Лясковичи, куда летом 1986-го отселили жителей Савичей, оказались, так надо понимать, не в этом благополучном районе.
Слово за слово, выясняется, почему две другие мои собеседницы так упорно отказываются назвать свои фамилии, — опасаются, что я, чего доброго, еще возьму да и сообщу властям, которые завтра же явятся сюда и оштрафуют самоселов за нарушение режима пребывания в зоне. Приехал тут недавно, рассказывают мне, один на вид вроде бы хороший человек, разговорил их, переписал фамилии и уехал, а на другой день нагрянула милиция и оштрафовала каждую на тридцать рублей. Да еще и пригрозила: если сами не съедут, силком вернуть туда, откуда сбежали, или хуже того — забрать в дом престарелых.
А я, пока мы тут толкуем про жизнь, нет-нет да и замечаю, как из-за плетня напротив через улицу кто-то выглядывает, стараясь при этом не выдать себя. Ну прямо как партизан! Не иначе, изучает, кто я такой и с чем сюда пожаловал: с добром или же опять — штрафовать?
Ладно, старушки: Оправдать их нельзя, но понять еще можно. В самом деле: легко ли человеку на старости лет менять свои житейские привязанности, привыкать к новым местам обитания?! Да с одной только тоски по родной деревне, оставленной в зоне бедствия, можно раньше времени помереть. А вот как понять, когда возвращаются семьи молодые, с детьми, кому тут жить крайне опасно? В тех же Савичах я встретил молодого электрика Александра Гавриленко: он, как выясняется, почти два года прожил в Буда-Кошелевском районе, но так и не прижился.
— Там все не так, — говорит он. — Поселок для переселенцев построили в таком месте, где ни леса поблизости, ни речки. За дровами надо ехать — представляете? — в другой район... Да это разве жизнь? А тут, в Савичах, и лес под боком, и речка рядом — все, что душе угодно.
— Душе все это, может, и угодно, — рассуждаю я вслух, — а о детях своих ты хоть подумал?
— Да разве я один тут такой! Вон и на том краю села семьи с детьми живут.
Тоже — нашел оправдание!
Живется тут самоселам, чувствую, совсем не просто. Никакого домашнего хозяйства у них пока нет — еще не успели обзавестись. Обходятся тем, что удается вырастить на отбитых с большим трудом у чертополоха огородах. Хорошо, хаты остались целы и весенний пал до сих пор обходит Савичи стороной. В других местах зоны по этой поре пожары сметают все, что попадается на пути. В том числе и вот такие, как Савичи, пустые, до неузнаваемости заросшие быльем селения.
Живут возвращенцы скрытно — и можно понять, почему. Зачем лишний раз привлекать к себе внимание, если они тут и без того для властей, как бельмо на глазу. На жизнь свою не жалуются — понимают: сами такую себе выбрали, довольствуются тем, что родные углы греют душу. Есть одно неудобство — за пенсией теперь приходится каждый месяц ездить туда, где прописаны. Ну в те самые Дуравичи, Великий Бор, Лясковичи, откуда они сбежали.
— А так — ничего! Жить в Савичах можно! — считают самоселы и молят лишь о том, чтобы их отсюда не гнали.
Можно понять и положение властей: тут не знаешь, как поскорее переселить других в чистые районы, а эти, кого уже давно отселили, сами лезут назад, в радиацию. Потому и штрафуют самоселов, потому и грозятся силой вернуть их на новые места проживания, что хотят, так я полагаю, отбить охоту у тех, кто только еще помышляет о возвращении в зону. И в то же время эти самые власти тайком (чтобы не афишировать!) направляют в селения, где объявились самоселы, автолавки с продуктами первой необходимости, чтобы хоть как-то скрасить им горькое житье-бытье, на которое они сами себя обрекли. Вот какая круговерть получается: и самоселам несладко от такой жизни, и властям от них, в общем, одна головная боль.
Проще всего, наверное, было бы объяснить появление самоселов ностальгией. Но не только и даже не столько она движет ими. Причину своего возвращения на родимые пепелища сами самоселы объясняют примерно одинаково: там, куда их переселили, все не так. В случае с савичским пареньком, мы уже знаем, это самое «не так» означает, что место под поселок для переселенцев выбрано совсем никудышнее. В других случаях под этим «не так» подразумевается отсутствие на новых местах обитания больниц, школ, детсадов, магазинов и т. д., короче — всего того, что обеспечивает людям более или менее сносное существование.
Хорошо, если переселенцу повезет и он окажется там, где есть добротное жилье, а новый поселок привязан к существующей инфраструктуре. Вот как, к примеру, в селе Красный Рог Брянской области или в селе Жгунь Гомельской области. В таких местах переселенцы и выглядят-то по-иному — крепче, бодрее что ли. В той же Жгуни (я сужу по разговорам с людьми) никто не сидит без работы: кто трудится на ферме, кто в поле. Каждый обзавелся личным хозяйством — держит корову, а кто и две, не считая другой живности. По всему чувствуется: прирастают люди к новому месту. Даже разговоры с ними о житье-бытье совсем иные — нет в них той безысходности, какой обычно веет от встреч с переселенцами в других краях. Конечно, и здесь, в Жгуни люди до сих пор еще тоскуют по своим родным деревням, которые они вынуждены были оставить навсегда. Бывает, соберутся вечерком всей семьей и подолгу рассматривают старые фотографии, запечатлевшие милые их сердцу места. Рассматривают и плачут...
— Ну хоть бы на секундочку туда! — зоотехник Татьяна Полюхович имеет в виду свою деревню Пирки, что в 30-километровой зоне Чернобыля, откуда жителей эвакуировали на другой день после катастрофы. — Только бы взглянуть на родной дом — и тут же обратно...
Как бы ни донимала переселенцев ностальгия, бежать в свои Пирки, судя по настроению, никто не думает. Ну если только на секундочку...
А вот одиннадцать молодых семей, проживших год с небольшим в поселке Ерыши Духовщинского района Смоленской области, вернулись в родное село Увелье Красногорского района Брянской области, которое по радиационному фактору (плотность загрязнения здесь под 40 кu/кв. км) отнесено к зоне обязательного отселения.
— Картошка там, в Ерышах, не родит, — так объясняет мне первопричину своего возвращения механизатор Владимир Шлома. — А раз она не родит, то ни о каком личном хозяйстве говорить не приходится...
Слов нет, личное хозяйство во все времена играло в жизни крестьянина важную роль, а теперь, когда заработки в колхозах и совхозах — так, одни крохи, да и тех люди годами не получают, роль его стала решающей. Поначалу переселенцы нанимали большие машины и по осени отправлялись за картошкой в свое Увелье на родительские огороды. Тем, что привозили, и перебивались. Когда же удовольствие ездить за 500 километров по картошку стало не по карману, тогда эти одиннадцать семей (48 душ) как-то разом снялись и подались обратно. Притом каждая со своей коровой.
Местная власть, как и следовало ожидать, тут же показала им от ворот поворот. Раз вы, мол, отселились, то вы теперь для нас отрезанный ломоть. Нам тут и без вас хлопот хватает — вон, село целиком предстоит отселять! Возвращенцы оказались не из робких — выхлопотали-таки себе через Брянск разрешение осесть в Увелье.
— Может, вас в Ерышах не так приняли? — допытываюсь я у самоселов. — Ну не только же потому, что картошка там не родит, вы вернулись в Увелье?
Да нет, приняли их на Смоленщине, как выясняется, хорошо. Каждому предоставили по добротному домику в только что построенном поселке для переселенцев. Местный совхоз «Салют» выделил на каждый двор по корове: семьи-то у всех многодетные.
А вот картошка там не родит, словно сговорившись, все твердят одно и то же.
Можно представить, каково это брянскому крестьянину, который раньше в любой год накапывал со своих, на песках да на супесях огородов столько картошки, что хватало и для себя, и для скотины, и еще тонна-другая на продажу оставалась, вдруг оказаться в таких краях, где эта самая картошка вовсе не родит. Да это же для него, считай, катастрофа!
— Место там больно мокрое, — объясняет Иван Михайлович Шлома, отец Владимира. — В огородах вода, в подвалах вода, в подполе вода... Как в той песне поется: вода, вода, кругом вода... Мы даже насосы себе купили — и все впустую. Только откачаешь воду — как она снова тут. В домах постоянная сырость. Многие из наших стали болеть бронхами. Мой внук Сережка чуть было Богу душу не отдал. Ну прямо беда с этой водой! Вон местный совхоз весной посадил 60 гектаров картофеля — так ведь осенью ни одного не смог убрать: в поле после дождей образовалось такое болото, что там комбайн утоп.
Слушаю самоселов и думаю: ну разве это не преступление — построить поселок прямо на болоте и уже одним этим обречь переселенцев на прозябание?
К перестройке своего уклада жизни применительно к природным условиям в Ерышах увельские переселенцы, как я понимаю, оказались явно не готовы. Да и сделать это вряд ли возможно: для них такое было бы все равно, что заново учиться ходить по земле. Так что причина возвращения переселенцев в Увелье ко всему еще и психологическая.
Ладно, вернулись так вернулись. Но хоть как-то этим шагом увельские самоселы решили свои житейские проблемы? Прямого ответа на вопрос я от них так и не получил. А сами, меж собой, как мне удалось выведать, поговаривают: зря мы, мол, вернулись назад — можно было бы жить и там, в Ерышах. Год на год не приходится. Вот пишут же из Ерышей оставшиеся там четыре увельские семьи, что прошлое лето выдалось сухое, картофель уродил добрый, урожай убрали без особого труда...
Мечутся люди, ища себе пристанища, и нигде его пока не могут найти.
Рано или поздно, а все ж, видимо, придется нам перебираться куда-нибудь в чистые края, считает Владимир Шлома. Не морить же нам своих детей тут в радиации!
А дети между тем болеют и болеют, главным образом из-за радиации: у некоторых обнаружены предраковые опухоли щитовидной железы, заболевания кроветворной системы...
— А в Доманичи, где для увельцев жилье строят, вы не думали перебраться?
— Нет, в Доманичи мы не поедем, — отвечает Владимир и при этом горько усмехается. — Да вы хоть видели, что такое Доманичи?
Молчу, пусть человек сам решает, куда ему лучше выехать. А то еще насоветую что не так!
Поселок Доманичи в Почепском районе Брянской области, о котором я только что заикнулся, мог бы послужить примером, как нельзя вести переселение пострадавших. Понаставили в чистом поле «коробок», как еще называют дома для переселенцев, живите тут, мол, как хотите. Ни школы. Ни медпункта. Ни детсада. Людям негде работать. Носится теперь народ по всему району в поисках хоть какого-нибудь заработка. Вот такое, оказывается, оно, переселенческое счастье! По части необустроенности на равных с Доманичами готовы поспорить десятки других поселков, возведенных в так называемых чистых районах Брянщины для чернобыльцев. Как, скажем, поселок Никольская Слобода в Жуковском районе. Когда он еще только строился, его уже, как мне помнится, объявили образцово-показательным. Так в чем же, интересно, выразилась его образцовость? К моменту, когда туда перебрались пострадавшие из красногорского села Заборье, в поселке не оказалось ни школы, ни больницы, ни детсада, ни почты... Короче, никакой инфраструктуры. Как не оказалось и производственной базы, где люди могли бы приложить руки, чтобы заработать себе на жизнь. Как результат в поселке сейчас безработица, нищета, отчаяние. Если уж этот поселок, недавно переименованный в Новое Заборье, не потянул на образцово-показательный, то что говорить про те, что вовсе не замышлялись таковыми?!
Когда сводишь вот такие примеры вместе, первое, что приходит на ум, сколько же, Боже мой, мы в свое время наломали дров с переселением жителей пострадавших районов на чистые территории! В спешке, не подумав, как следует (ведь не бревно же с одной стороны улицы на другую перекатываем — живого человека с родного места на чужое пересаживаем!), не подготовив все условия для перемещения больших масс пострадавших, вытолкнули людей из зоны бедствия в места, для жизни совсем не приспособленные, и бросили их там снова выживать — теперь уже в условиях полной социальной необустроенности. В чистых районах по сути образовалась своя зона отчуждения переселенцев от элементарных условий существования. Нечто вроде резервации.
Вот такая, с позволения сказать, политика переселения (не важно куда, лишь бы в чистые районы!) мало того, что обрекла тысячи и тысячи пострадавших на новые тяготы, лишения, страдания, она в конце концов еще и спровоцировала массовый откат переселенцев в зону бедствия. С печальной памяти 1986 года самый пострадавший от Чернобыля Красногорский район Брянщины покинули (кто в рамках организованного отселения, кто самостоятельно) 20 тысяч жителей. Половина из них за это время вернулись обратно, в брошенные ими когда-то родные деревни и села. А сколько вернулись в другие районы!
Заметно прибавляется самоселов в селе Кожаны и поселке Мирный соседнего Гордеевского района, находящихся в зоне обязательного отселения.
— Жителей Кожанов в ходе отселения разбросало по восемнадцати областям России и бывших союзных республик, — поведал мне глава сельской администрации Михаил Нерех. — Теперь село снова собирается вместе. Вот с Орловщины вернулись три семьи. Еще две семьи, Илюхины и Заулочные, возвратились из поселка Луговец Мглинского района Брянской области: не нашлось там для них никакой работы.
Путешествие в обратно продолжается...
А к чему, спросить бы, возвращаются эти горемыки-переселенцы? К своим колхозам, которые за время их отсутствия пришли в упадок. К своим селам и деревням, где люди перебиваются в основном на жалкие «гробовые», которые тут еще платят за риск проживания в зоне. Сама жизнь в таких местах, где все сущее постоянно находится под прицелом чернобыльских радионуклидов, потеряла всякий смысл.
Предпосылок, что откат переселенцев в зону бедствия скоро прекратится, пока нет и наверняка еще долго не будет. Почти 1000 брянских семей, выехавших в свое время в другие области России, до сих пор еще слоняются там по чужим углам, никак не дождутся полагающейся им по закону крыши над головой. Еще несколько сот семей из Тульской, Орловской и Калужской областей обитают в других краях и тоже на птичьих правах. Вот намыкается этот народ на стороне, намается, а там, того и жди, с отчаяния ринется назад, в зону, на родимые пепелища доживать там свою порушенную жизнь.
...Недавно я снова побывал в тех самых Савичах, где когда-то встретился с первыми самоселами. Сейчас в селе обитают около 130 человек, в основном пенсионеры. Власти, которые раньше только и думали, как бы выкурить самоселов, похоже, смирились. К тому же министерство юстиции Белоруссии вступилось за самоселов: силой нельзя, говорит оно, выгонять человека из зоны — это будет нарушением его прав, каждый волен выбирать, где ему лучше жить. (Наконец-то и Украина легализовала своих самоселов, которых у нее по зоне набралось более трехсот.) Так что власти сами теперь помогают самоселам обустроить быт в тех селениях, где они осели. В селе есть магазин, открыт медпункт. Работает почта — так что свою пенсию самоселы теперь получают прямо на месте. Совсем недавно в Савичах пробурили артезианскую скважину...
Хорошо уже то, так я теперь думаю, что самоселов тут много и все они свои, савичские. Какая-никакая, да все ж общность, в которой человеку легче выживать в наше совсем не простое время.

Брянская, Гомельская области